ОДИНОКАЯ ПТИЦА или РЫБА БЕЗ ТРУСОВ:
размышления о русском роке и постсоветской мифологии.
(опубликовано в "НГ-религии" 10.02.1999)






Сколько было попыток найти подходящий контекст для явления, именуемого "русский рок"! Кто-то механически включает его в докатившуюся до "красной империи" Новую Волну. Кто-то ищет национальные корни и, не находя, подвергает анафеме как инородное тело. БГ вводит термин: массовый шаманизм.

Почему-то никто не вспомнил набоковского профессора, утверждавшего: "...горшок, который там обжигается... не имеет к России никакого отношения". Мы уже не "русские", но еще не "граждане мира". Ближе всего к истине термин "антисоветский народ" - со своими героями и героикой, своими ценностями, своими богами и врагами рода человеческого. Своим Мифом, в конце концов.

Вот с Европой давно все ясно - два полюса: гора Монсальват и замок Клингзора. Неважно, есть ли эта гора на самом деле, в каких Альпах высится - важно, что есть модель, система критериальных координат, объясняющая некую комбинацию архетипов и стереотипов. Если почтенная публика не возражает - ТРАНСМИФ, то есть целостный набор установок коллективного бессознательного, определяющих не только массовое восприятие, но и массовое поведение. Установок алгоритмических, причинообразующих. Сумм коллективных интересов, находящих свое выражение в массовых движениях и их лидерах.
 
 

Как отличить осмысление архетипов "коллективного бессознательного" от произвольно сложенных рок-поэтом образов? Для автора самым главными критериями стали высказанные и подтвержденные "пророчества", сквозные образные ряды плюс некоторая сомнительная личная интуиция, без которой в принципе нельзя трактовать произведения искусства. Вот основные опорные точки: Nautilus Pompilius - альбомы "Наугад", "Чужая земля"; Сплин - альбом "Пыльная быль"; БГ - альбом "Лилит".
 
 

Вначале не стало НИЧЕГО: "Бога нет, царя не надо,//и попов не признаем.//Провались, земля и небо,//мы на кочке проживем," - пели в двадцатые годы. Сотворение мифа, как полагается, началось с брака Неба и Земли, иначе говоря - Вождя-отца и Родины-матери (БГ - "На ее стороне"). Этот образ не нов, однако объясняет приниженное, презрительное отношение к собственной стране, не свойственное ни пережившей военное поражение Германии, ни неслишкомэкономическиразвитому Китаю - отвращение к "Большой женщине" (DDT), "отдавшейся злодею", "вдове, родившей козла" (Сплин). Родовое проклятие - навеки завязнуть в социальной конкретике. Навеки: "Хотели, как лучше, а получилось, как всегда". Все конфликты русского рока - "войны самих с собой", социальные, внутренние столкновения. Вся его мифология - это "политика+экономика" за вычетом исторической статистики; как выразился анонимный борец за чистоту рока - "песни об отсутствии демократии и колбасы".

Общий контур мифа: город, построенный на болотах. Эксперимент, начатый Петром, повторился в общероссийском масштабе. Петербургская городская лирика снова в бою. "Сплин" дотянул свои корни до Саши Черного, БГ - до "Медного всадника". Пелевин просто описал окружающую его заболоченную свалку, ржавчину на колючей проволоке, этажи Города.

Постсоветское сознание - сознание техногенное, сознание горожанина, созданное петровской и сталинской "индустриализациями сверху". За последние восемьдесят лет вера в могущество "науки и техники" оставалась самой стабильной установкой советского человека. Технология заняла в массовом сознании нишу магии (здесь коренится глубинное родство жанров fantasy и science fiction) - то есть стихии, непонятной и неподвластной большинству. Еще тверские крестьяне начала XIX века верили, что паровоз движет леший, который хочет пить, а Кабаниха видела в нем демона; а ныне (возьмем, например, "Желтую стрелу" и "Девятый скотч") поезд, идущий к разрушенному мосту, символизирует неумолимое время, абсолютный страх смерти. Вспомним "Титаник" и "Падал теплый снег", вспомним "Выхода нет" и "Спи в заброшенном доме".

Сверху лихорадочно надстраивают этаж за этажом, на каждой новой "Крыше" исправляя ошибки предыдущих. Нижние этажи проваливаются в трясину. Постоянный update, бегство в небо от "болот Невы".

"Крыша" Города - идеал "вечного лета", идущий еще от Саши Черного; "жаркие страны", в настоящее время плавно конкретизирующиеся в "Канары". "Апельсиновый день" Кормильцева - национальный вариант рая, или, скорее, нирваны. А "Сон наяву" Насти Полевой - летний пейзаж перед грозой, "вершина мира", под которой вот-вот надломятся опоры.

Крыши способен достичь каждый, но Крыша неспособна вместить всех.
 
 

Собственно, описание второй и (пока) последней попытки надстроить что-то серьезное составляет большую часть национальной рок-мифологии:

Основное и, возможно, единственное достижение этих сдвигов - переход от коллективного сознания к индивидуальному поиску; к социальному или духовному - уже вопрос личных предпочтений. Кому-то открыт путь "Одинокой птицы", кому-то удобна чешуя "Рыбы без трусов". Разрешено все. Это можно называть "Шабашом" (Кинчев) или "Грозой" (Васильев), это можно приветствовать, этого можно бояться; но нельзя отрицать исходного принципа "Каждый сам за себя".

Упреки воинствующих ортодоксов вроде Олеси Николаевой, состоящие в "забвении Бога", "утрате высших ценностей" здесь не совсем корректны: православие в "антисоветском трансмифе" - такой же незваный гость, как и буддизм, фрейдизм, солипсизм и элементализм - поклонение Солнцу, которое "за нас". Все это - инородные, внешние модели, принимаемые лишь отдельными авторами с определенными оговорками. "Гроза"- это проявление высших сил; "Шабаш" разрешен, санкционирован свыше. Не мистический нигилизм, а мистическое СОГЛАШЕНИЕ, наподобие "Плодитесь и размножайтесь".

Единственным источником не подлежащей сомнению иерархии становится... правильно, любовь. Кормильцевское "Ты", адресованное Матери богов, живущей в соседнем доме. Гребенщиковское: "Я бы стал атеистом, если бы не Ты!", "Любовь как метод вернуться домой". Переход от пирамидальной структуры ("хрустальные горы") к структуре сетевой, выстроенной снизу, к множеству сросшихся кристалликов. Любовь - "Живая вода", помогающая "выйти на правильный свет".
 
 

Долго ли простоять Городу?

Если стопроцентноположительный герой - конкретная личность, "странник в ночи", то образ врага - серая масса, коллектив, "умершие во сне". Безликая (uncountable) стихия, готовая снова подняться со Дна и перевернуть мир. Вспомним набоковский "Петербург", вспомним "Эти реки", что "текут в никуда".

Сценарий "конца света в одной отдельно взятой стране" в его последней версии отражен Васильевым в песне "Война", некоторые его элементы есть также у Кормильцева - "Последний человек на Земле", защищающий свои свободу и собственность (опять социальный мотив!) от "красных, белых и синих". Сопоставляя эти два пророчества, мы видим поражение и смерть Дирижера, бегство всех, кому есть, что спасать, и окончательный крах уродливой российской государственности.

Первый бой ("Красные пришли и обагрили закат...") был выигран, и не в последнюю очередь - благодаря самим деятелям русского рока, их участию в акции "Голосуй или проиграешь!" Исход второго ("Ночь подняла над башней черный свой стяг, свой истинный крест, свой подлинный флаг") пока неясен. Быть может, "антисоветскому народу" уготована участь иудеев, в течение двух тысячелетий не имевших своего государства. Что же - не самый худший вариант: "Возьми, уходя, свои лучшие песни, а все остальные порви".
 
 

(c) Алексей Романовский (LXE), 23.01.1999


 

К списку произведений