Так повелось

Июль

Был последний день моего отпуска. Я шел по самой кромке воды и терзал себя мыслью, что всего через четырнадцать часов я сяду в скорый плацкартный, который увезет меня с тихого, уютного берега Азовского моря в пыльную и душную Москву. На работу, к кипам листов с отчетами, сметами, начислениями и уведомлениями об оплате, к моим замечательным бабушкам. Я ничего не имел против этих четырех пожилых дам, скрашивавших мои трудовые будни в бухгалтерии шинного завода. Они мне даже по-своему нравились. Они угощали меня вкусным чаем с вареньем, неизменно дарили на день рождения и на 23-е февраля свитера и шарфики, с ними было интересно беседовать. Однако, я боялся, что после молодых загорелых девушек в купальниках, мои старушки будут смотреться бледно.

Мало-помалу "цивилизованный" пляж кончался, шеренга разноростных пансионатов осталась позади, дамба сменилась откосом. Признаков цивилизации не обнаруживалось, только вдали, на горизонте белой точечкой застыл лайнер. Берег делал здесь поворот, выступал миниатюрным мысом, украшенным песчано-известковым холмиком; я обогнул его и наткнулся на признак цивилизации, комфортно расположившийся на пестрой подстилке. Девушке на вид было лет двадцать пять.

Я растерялся. Мой костюм тоже не мог претендовать на парадный - протертые, излохматившиеся шорты, переделанные из джинсов, панамка и шлепанцы. Но костюм девушки по своей непарадности значительно опережал мой - его просто не было.

Девушка не видела меня, она натирала левую ягодицу кремом для загара. Наконец, когда та заблестела на солнце, как новенький юбилейный рубль, девушка решила перейти к правой, обернулась и заметила меня.

- Привет, - сказала она.

- Привет, - машинально ответил я и почувствовал такое смущение, будто это я был голый.

- Присаживайся, раз пришел, - девушка показала на подстилку и улыбнулась, - только не на песок, обожжешься.

Я, стараясь не смотреть на ее нагое тело, неловко присел на краешек подстилки.

- По-твоему я должна с дикими криками броситься к одежде? - спросила девушка. - Не могу, не взяла одежду с собой.

Я потихоньку приходил в себя. Даже нашел в себе силы пошутить:

- Надо было завернуться в подстилку, и прошипеть оттуда: "молодой человек, убирайтесь!"

Девушка улыбнулась еще шире:

- Да? В следующий раз так и поступлю. Тебя, кстати, как зовут?

- Саша. А тебя как?

У девушки было необычное имя - Селена. Она произносила его слегка выделяя ударение на вторую "е", и приглушая последнюю "а", в уголках ее глаз при этом появлялся огонек, напоминающий последний перед горизонтом блик солнечной дорожки.

- Помоги мне спину натереть, я сама не дотягиваюсь.

- Я не могу.

- Почему?

- Не знаю. Просто я робкий от природы, не могу сказать симпатичному мне человеку, что он мне симпатичен, не могу попросить прибавки к зарплате, не могу помочь незнакомой девушке натереть спину кремом...

Селена изогнулась и достала до лопатки ладонью.

- Опять руку вывихну.

Я отвел взгляд.

- Смотри, я разрешаю, - сказала Селена.

- Я не разрешаю.

- Ну посмотри хотя бы на спину. Все я там намазала?

- Около шеи тут немного...

- Спасибо.

Мы пролежали на солнце часа четыре, почти до заката. Селена рассказывала мне о французской поэзии, о сочинском дендрарии, о культуре майя и ни слова о себе. А я стеснялся спросить. Только, когда Селена встала, собираясь идти домой, я отважился задать один вопрос:

- А как же ты пойдешь раздетая?

- Там нет никого. Дом метрах в четырехстах отсюда, хозяева уехали на месяц в Ленинград, ближайшие соседи в двух километрах.

Мы шли, по чуть жесткой, теплой песчано-известковой почве, покрытой ласковой пылью, а я не мог поверить, что где-то в этом мире существуют поезда, Москва и бухгалтерское дело.

- Войдешь? - спросила Селена.

- Поезд через четыре часа...

- Уезжаешь? Жаль, а я хотела завтра тебя на пляж позвать.

От этих слов у меня слезы на глаза навернулись и захотелось послать подальше поезда и вообще все виды транспорта, остаться здесь, каждый день приходить на пляж, лежать рядом с Селеной на берегу Азовского моря и слушать, как ее звенящий голос поет об астрономии, философии, архитектуре...

- Ты где живешь? - спросила Селена.

- Там, в пансионате, - я махнул рукой в сторону заходящего солнца.

- Нет, я имею в виду, где ты живешь в обычной жизни?

Она очень точно сказала "в обычной жизни". В той самой "обычной", одинокой, надоедливой, циничной жизни, а не в Азовском степном раю между морем и солнцем.

- В Москве.

- Я тоже. Сейчас адрес дам.

Селена скрылась в где-то в глубине дома, а у меня от счастья перехватило дух. Она живет в Москве! Я еще раз ее увижу! А может, и не один раз!

Через пятнадцать секунд Селена вернулась и протянула мне бумажку.

- Вот, держи. Телефон пока не провели. Район новый.

Я схватил бумажку с адресом, ставшую для меня дороже сторублевой банкноты.

- Я приду! Когда ты возвращаешься в Москву?

- Через пару недель. Буду ждать. - Селена улыбнулась.

В поезде я не мог заснуть, мне мерещилась Селена, я переводил взгляд с ее лица на ее грациозную шею и застревал в районе ключиц - там на пляже я так и не отважился взглянуть ниже.

Август

К городу я привык быстро. Там ничего не изменилось со времени моего отъезда. Так же сновали автомобили, так же купались в дорожной пыли воробьи, так же ворковали мои старушки в бухгалтерии. Они не уходили в отпуск из-за неугомонной жажды деятельности или от скуки, не имея других занятий, кроме работы, и не желая целыми днями сидеть у телевизора или у подъезда. У всех четверых и дети, и внуки были взрослыми, самостоятельными людьми, не очень-то жаждущими встречаться со своими родственниками, а правнуков еще не было.

Иногда, оторвавшись от отчетов и засунув в рот кончик карандаша, я мечтал (стоит ли говорить, о чем?) и ругал себя. Каким же я был дураком, когда не оставил свой адрес и телефон Селене! Может, она уже приехала? Может, она каждый день ждет меня, а я жду пока пройдет та "пара недель", не решаясь наведаться раньше? А может, она меня обманула? Может, дала мне чужой адрес? Может, я боюсь, придя к заветной квартире не обнаружить в ней Селены?

Ровно через две недели, я отпросился с работы на три часа раньше и, держась за бумажку с адресом, словно за кончик нити Ариадны, поехал на встречу с девушкой, которую видел всего один раз, и которую скорее всего буду помнить до конца жизни. Я не боялся не застать Селену дома. Если будет так, то я просижу у ее двери до поздней ночи и буду сидеть там каждый день, пока Селена не приедет.

Она была дома. На ней был купальник без узора и пушистые домашние тапочки. Открыв дверь, она прямо с порога окатила меня с ног до головы улыбкой:

- Проходи, я налью тебе сока.

- Хоть воды из-под крана!

Селена провела меня в небольшую, со вкусом обставленную комнату, усадила в кресло, а сама убежала, судя по всему на кухню. Я дрожал от восторга. Откуда может взяться такое дружелюбие к почти незнакомому человеку? Она видит меня второй раз в жизни, а встречает, как лучшего друга.

Селена принесла поднос с двумя стаканами сока и пирамидой бутербродов, источающей запах сервелата.

- Угощайся.

- Спасибо...

Селена расположилась в кресле напротив, взяла сок и закинула ногу на подлокотник. Мои щеки налились краской - купальник скрывал не так уж много. Селена заметила мое смущение:

- Ты же меня видел на пляже раздетую.

- Не видел...

- Неужели ни разу не посмотрел?

- Нет.

- Много потерял. Я - красивая.

- А я - застенчивый.

- Неправда! Застенчивый человек, никогда не скажет, что он застенчивый!

- В этом аспекте, я не застенчивый.

Мы болтали, как мне показалось, минут двадцать. Однако, позже выяснилось, что разговор длился шесть часов. Селена стала настаивать, чтобы я остался, я возражал - неудобно при второй встрече с человеком ночевать в его квартире. Тем не менее, Селена меня переубедила:

- Метро уже закрыто. Ты считаешь, что лучше ночевать на улице, чем у меня?

- Нет, ну что ты.

- Тогда решено: ты остаешься!

Я остался.

Ближе к трем ночи, спать хотелось уже нестерпимо. И тут выяснилось, что есть еще одна проблема - у Селены была только одна кровать.

- Я лягу на полу, - сказал я.

- Тогда, лучше на потолке ложись!

Однако, и в этом Селене удалось меня переубедить. В конце концов, я согласился спать с ней вместе на кровати.Ничего такого не было. Селена заснула через десять секунд после того, как ее ухо коснулось подушки. Я заснул через двадцать.

Утром, я обнаружил пустую постель и записку следующего содержания:

"Не хотела тебя будить, ты так хорошо спал, а мне вставать в семь под страхом смерти. Захлопни дверь, когда будешь уходить.

Селена
P. S. Не забудь прийти еще раз".

Когда человек хочет услужить другому, он часто оказывает ему медвежью услугу. На работу благодаря Селене я опоздал. Но лучше пусть меня уволят, чем я забуду еще раз наведаться.

Сентябрь

В этой части осени было тепло, как летом. Я злоупотреблял рубашками с коротким рукавом, ради того, чтобы покрасоваться перед старушками приобретенным в отпуске и уже предательски исчезающим загаром. Работалось живо, ненавязчиво, но допоздна - за лето дела имели тенденцию расползаться, и в сентябре их приходилось собирать воедино. Зато вечером можно было представить, что отпуск все еще продолжается. Послоняться по улицам, посидеть в скверике, или даже сходить на пляж в Серебряном Бору.

В тот день, уходя с работы, я не знал, чем заняться. Все вышеперечисленные способы бездельничать уже начали вызывать антипатию, как надоевшие случайные знакомые. Но проблема решилась сама собой - у выхода меня ждала Селена.

- Как ты узнала, где я работаю? - спросил я, от удивления забыв поздороваться.

- Ты же сам мне сказал. Тогда... У меня дома.

Она взяла меня под руку

- Поверить не могу! И ты пришла меня встретить?

- Да.

Я рассмеялся.

- Но ведь это же я должен тебя встречать, я должен ждать, когда ты выйдешь и места себе не находить.

- Подожди, еще повстречаешь.

Первый раз за все время общения с ней, мне показалось, что она немного не в духе. Самую малость, как будто солнце на небе закрыло одинокое облачко. Однако, мне стало не по себе. Ведь Селена была абсолютно негрустящим человеком.

- Я думал, тебе никогда не бывает грустно.

- А мне и не грустно!

Селена отпустила мой локоть и запрыгала вперед по дорожке, ее платьице отзывалось каждому ее движению, поднималось куполом, когда Селена совершала оборот вокруг своей оси, хлопало ее по ногам, когда она приземлялась после очередного прыжка.

- Мне не грустно. Мне не грустно. Мне не грустно. Мне не грустно.

- Ты кем работаешь? - спросил я.

Селена остановилась.

- Кем-то вроде дизайнера. Оформляю витрины, прилавки, иногда, выставки. Говорю что куда положить, потому что вижу, где вещи должны лежать. А другие, увы, не видят.

Она засмеялась. И все-таки что-то было не так в ее смехе.

Октябрь

Октябрь пришел незаметно. Просто однажды стало пасмурно, холодно и противно. Бабушки приходили на работу в свитерах собственного изготовления и напоминали закуклившихся гусениц. Зато комната приобрела уют, гораздо приятнее и вкуснее стал чай. Сотрудники входили на работу, как путешественники, должно быть, входят в родной дом после пяти лет странствий. Клумбами торчали сохнущие зонты, коридоры были исчерчены дорожками черных следов - чем больше комната, тем шире и насыщенней дорожка. Работалось так же, как спится во время болезни, глубокими запоями с редкими перерывами, и с томящим чувством умиротворения.

Селена грустила. Теперь уже не оставалось сомнений, что она может грустить. Мне не удавалось вызвать у нее улыбку, как я ни старался. Я отговорил себе язык, доказывая, что осень - это не только соболезнования по лету, это еще и прелюдия к зиме. Зима Селену не привлекала. При словах "мороз", "снег", "метель" и даже при таких нейтральных, как "коньки" и "лыжи", ее скорбь из глобальной переходила в стадию вселенской. И по-прежнему ни одной шутки, ни одного огонька в глазах.

Мы шли по дорожке к ее дому, она вращала туда-сюда зонтик, веером распыляя капли и отстукивая каблучками на асфальте размеренный, как тиканье часов, хлюпающий ритм. Неожиданно она остановилась и повернулась ко мне.

- Лето проходит.

- Оно уже прошло, - поправил я.

- Еще не совсем, но скоро оно пройдет. Когда-то я хотела идти за ним, все время быть в лете, двигаться из северного полушария в южное, синхронно со сменой времен года.

- Это не обязательно. Можешь переехать в Среднюю Азию или, еще лучше, на экватор. Там одно сплошное лето.

- Что я забыла в Средней Азии?

- Среднеазиатов.

- Шутишь? А я вот не могу.

- Почему?

- Не могу и все тут!

- Но ты раньше все время шутила. С утра до вечера и обратно! Это я на тебя такую тоску навеваю?

- Если бы ты мог...

- При желании я могу быть очень тоскливым. Смотри. - Я расслабил лицо и ссутулился. - Дождь. Он увлажняет мне глаза, от него сыреет мое сердце и наступает размягчение мозга.

- А ты все тот же, - протяжно сказала Селена, - все тот же. Веселый, педантичный и робкий молодой человек. Который не посмотрел на меня раздетую, спал рядом со мной, даже не прикоснувшись, и за все это время ни разу не поцеловал меня.

- Может быть, еще не поздно?

Селена отстранилась:

- Не время сейчас.

Мне стало обидно.

- А когда? Сама сетуешь на то, что я не целуюсь, а потом говоришь: "не сейчас". Когда же?

- Вчера! - сказала Селена и быстрым шагом пошла к дому.

Я некоторое время постоял, глядя ей вслед. Странно, какая муха ее укусила? Все время была такой милой и ласковой, а тут вдруг скандалы закатывает. Неужели, ее настолько оскорбило, что я к ней не пристаю? Обычно ведь девушек оскорбляет обратное.

Ноябрь

Мороз так прошиб Москву, что столбы закачались. На работе, как всегда, вовремя не включили отопление, поэтому стекла заиндевели, вода в чашках замерзала, и вообще бухгалтерия напоминала зимовку полярников под открытым небом. Бабушки наворачивали по три шарфа поверх двух полушубков и пили чай не останавливаясь круглые сутки. К этому времени они уже знали историю моей несчастной любви. От их сочувствия и советов мне начало казаться, что их молодость я знаю гораздо лучше своей. Они много спорили, особенно, когда речь заходила о способах предотвращения нежелательной беременности. Однако, в одном они были солидарны - мне просто необходимо помириться с Селеной. Я с ними не спорил, только не знал, как это сделать. Приходить с извинениями было глупо, тем более, что оставалось непонятным, в чем состоит моя вина.

И все же я решился. В один из выходных, укутавшись в меховую куртку, я поехал к Селене в гости. Что говорить, я не придумал, надеясь сориентироваться на месте. К сожалению, все произошло так, как я и не мог себе предположить. Селену я встретил в дверях. На ней было зимнее пальто, меховая шапка и толстенные перчатки. Дверь она запирала, даже не сняв их.

- Привет, - робко сказал я.

- Ну?

- Я пришел... к тебе.

- А кто тебе сказал, что я тебя жду?

- Что совсем-совсем не ждешь?

- Да. Уходи.

- Но скажи хоть, почему!

- Не могу.

- Просто, вот так вот, не можешь?

- Да, не могу.

- Давай хоть вовнутрь зайдем, здесь на площадке неудобно.

- А с чего ты взял, что я тебя пущу?

- Раньше пускала.

- Это было раньше.

- Ты, видно, очень спешишь?

- Спешу.

- Можно тебя проводить?

- Нельзя.

Я отвернулся и побежал вниз по лестнице, перепрыгивая через одну-две ступеньки. "В конце концов, у меня тоже есть гордость", - думал я, а слезы, противореча мне, бежали по щекам.

Декабрь

Что я все это время делал, я вспоминаю с трудом. Расставание с Селеной оказалось для меня настолько тягостным, что я увядал, как цветок в горшке нашего начальника. Чего-то черкал в бумагах, не вдумываясь. Подозреваю, моим старушкам приходилось за мной все переделывать. Чай вливал в себя, как лекарство от депрессии, но она от этого еще больше усугублялась. Было тошно и апатично.

Все чаще после работы я стоял у подъезда Селены, надеясь, что она пройдет мимо, что я заговорю с ней, и все будет, как тогда, летом. Однажды я ее даже встретил. Она была в шубе, меховой шапке поверх вязанной шерстяной, сапогах, напоминающих унты, и муфте, размером с упитанного бобтейля. Я схватил ее за рукав.

- Ты?! - Взвизгнула она. - Почему ты меня преследуешь?!

- Кто у тебя там? - спросил я, указав на окна ее квартиры. - Муж? Дети? Кто?!

- Не вмешивайся в мою жизнь!! - закричала Селена.

- Скажи, кто?! Я же места себе не нахожу!

- Не вмешивайся в мою жизнь!! - она попыталась спрятать от меня лицо, но мельком я все-таки разглядел гримасу злобы, невообразимую, карикатурную.

- Что происходит?!

Селена, вырвалась и побежала к подъезду, я рванулся за ней, но споткнулся и упал лицом в сугроб, сильно ударившись о скрытую им урну.

Январь

Губу мне чуть не удалили - получил нарыв в пол-лица. Конечно, тогда мне было не до этого, но все-таки имело смысл, дома промыть рану. А я бросился в чем был на диван и лежал почти сутки. Потом было уже поздно. Провел три недели в больнице. Аутизм прогрессировал. Родители каждый день приходили навестить, даже бабушки из бухгалтерии один раз пришли. Я ни с кем не разговаривал. И не замечал, по-моему.

За весь месяц только одно воспоминание сохранилось: когда выписался, вышел из больницы, а на ступеньках стоит Селена. Вся в одежде, иначе и не скажешь. Даже сколько на ней одних только шапок было, я не смог сосчитать. Лицо закрыто шарфом, одни глаза видны. И в них ярость, как у зверя, загнанного в клетку. Она взглянула на меня всего один раз и убежала.

Февраль

На работе меня прозвали ампутантом. Это старушенции рассказали всем про мой недуг. А потом еще добавили, что я из-за девушки пострадал. Сотрудникам только этого и надо было, прозвище сразу же дополнилось: ловелас-ампутант. От нарыва остался только шрамик, зачеркивающий верхнюю губу. Впрочем, положительного во всем этом было больше, чем отрицательного. После больницы начальство проявляло заботу о моем здоровье, не так сильно нагружало работой. Хотя я ожидал, что меня заставят сделать все несделанное за время болезни, никто от меня этого не требовал, более того, оказалось, что большая часть этих дел уже сделана. Бабушки приносили каждый день по банке варенья, складывалось впечатление, что они делают его из снега, нереально, чтобы человек мог вырастить столько ягод за одно единственное лето.

Однако, половником дегтя в бочке меда были постоянно всплывавшие в памяти образы Селены: раздетая Селена натирается кремом для загара, Селена приносит поднос с соком и бутербродами, Селена компостирует дорожку каблучками своих туфель и совсем сюрреалистический - лицо Селены, искаженное невесть откуда взявшимся гневом.

Отделаться от непрекращающихся галлюцинаций я не мог, не помогали ни настои на травах, которые совали мне родители, ни чай с этими же травами, которым поили меня на работе старушки. Контрастный душ и зарядка по утрам тоже не возымели эффекта.

Я долго думал, стоит ли еще раз искать встречи с Селеной. Вроде бы, мне дважды недвусмысленно дали понять, что видеть меня не жаждут, и только странный случай у больницы не давал утвердиться в окончательном радикальном решении. Я не мог себе представить, что ненавидя меня, Селена все равно хотела встретиться со мной.

Поэтому я подкараулил ее у подъезда ранним утром, одетую в одну только шубу. Это настолько резко контрастировало с ее передбольничным нарядом, что я с трудом ее узнал.

- Селена!

Она не ответила, но оглянулась и пристально посмотрела на меня.

- Селена... - я не мог справиться с собой и вытолкнуть из себя необходимые слова, они упорно тормозились о гланды и скатывались обратно к легким.

- Селена, можно я провожу тебя?

- Да. Только не приближайся ко мне...

- Ты, что болеешь?

- ... и не спрашивай меня ни о чем.

Она снова взглянула на меня. От ее злобы на лице остался только отпечаток, как от чашки чая, поставленной на бухгалтерскую книгу.

Я шел в метре от нее, чуть-чуть приотстав, чувствуя себя промотавшимся племянником, приехавшим к богатому дядюшке просить материальной помощи, и говорил, говорил, говорил. Я рассказывал ей о своем больничном аутизме, о заключенных в одной комнате со мной бабушках, о случайно пририсованном нолике в отчете, поставившем на уши весь завод; Селена слушала и кусала себе губу, как будто в жизни ничего вкуснее не пробовала. Только у остановки автобуса она сказала:

- Здесь, мы расстанемся.

Слова явно давались ей с трудом.

- Я к тебе еще зайду?

Селена молчала. В обмороженном воздухе ее молчание отдавало тяжелой напряженностью спортсменов перед выстрелом стартового пистолета. Уже подъехал автобус, уже собирался отойти...

- Да, - выдохнула Селена и вскочила в него. Двери закрылись.

Март

В этом году рано потеплело. Уже в середине марта снег почти стаял, температура поднималась до плюс пяти, а по утрам пели птицы, поднимая меня на работу мало того, что лучше будильника, так еще и на час раньше. Окно в нашей комнате было все время открыто, потому что как всегда отопление вовремя не выключили и в помещении было почти как в бане. Чай пили только холодным, разве что лед из холодильника туда не кидали. На восьмое марта я подарил бабушкам по роскошному букету цветов, а они в ответ сделали мне еще один подарок на давно прошедшее 23-е февраля - карманный радиоприемник на батарейках.

Естественно, приглашением, а точнее согласием, Селены я воспользовался, встретил ее у подъезда и повез гулять по вечерней, но уже не темной Москве. Было очень даже неплохо. За руку она меня не взяла, но и отойти на метр уже не просила. Негативные эмоции еще прятались где-то под бордовым бархатом демисезонного пальто, но ее лицо они уже оставили в покое. Взамен появилось немного оптимизма и приветливости, по крайней мере, она уж точно не собиралась меня прогонять.

- Знаешь, я была неправа.

- Когда?

- Последние полгода, я думаю.

Я не мог понять шутит она или серьезно.

- А что тебя подвело к этой идее?

- То, что я и тогда знала, что неправа.

- А зачем же ты все это делала?

Селена пожала плечами:

- Есть многое, друг Горацио, что и не снилось вашим мудрецам.

- То есть, ответа на этот вопрос ты не знаешь?

- Ответ на этот вопрос я знаю, но затрудняюсь его дать.

Ее пристрастное ударение на "дать" немного выбило меня из колеи.

- А может, ты была неправа на пляже?

- Ну, мне кажется, тебе больше понравится, если на пляже я была права.

В этих словах слышался отзвук голоса летней Селены. Я подумал, что, может быть, и правда последнее время Селена была не настоящей, а теперь все станет на свои места. И сдался. Собственно, сейчас и сдаваться было не нужно, я давно сдался. Моя зависимость от этой девушки проявлялась уже в том, что за полгода не взглянул ни на одну другую.

- Оставайся правой, - сказал я, - когда ты не права, я чувствую себя очень плохо.

- А сейчас?

- Сейчас хорошо.

- Но ведь я не хожу голой, не угощаю тебя соком, не держу тебя за руку и даже не улыбаюсь. Подумай, ты хорошо себя чувствуешь?

- Тут и думать нечего. Да.

- Но...

- Ты забыла добавить, что не грубишь мне, не выставляешь меня за дверь и не убегаешь от меня. Это, знаешь ли, немаловажно. Иногда, достаточно просто говорить.

- Достаточно говорить, и ты будешь себя хорошо чувствовать? Неужели, тебе больше ничего не нужно?

- Нужно.

- И что же?

- Все. Все, что ты мне можешь дать. Но, чтобы я себя хорошо чувствовал, тебе достаточно говорить со мной.

- Ты - удивительный человек, - Селена задумалась, - и самое удивительное, что я тебе это говорю.

- Почему же это удивительно?

- Мне есть с чем сравнивать.

- И кто же там у тебя такой удивительный, что все остальные по сравнению с ним такие обычные?

Селена не ответила, только похлопала меня по плечу.

Я проводил ее до самого дома. И самое удивительное состояло не в том, что она назвала меня удивительным, а в том, что не позвала к себе в гости.

Апрель

У бабушек было романтическое настроение. Они изо дня в день наперебой рассказывали о своих любовных отношениях в те времена, когда они были еще молоденькими девушками. Если бы я интересовался средневековьем, то на основе их соловьиных трелей написал бы любовно-исторический роман.

Да, апрель после пяти месяцев зимы - приятная штука! Можно делать глубокие вздохи и не обжигать себе при этом горло. Можно подставиться солнцу и убедится, что оно на самом деле греет. Можно ходить на работе в том, в чем ходишь на улице, впрочем, это и зимой иногда приходилось делать.

И главное, в апреле Селена снова встретила меня у выхода с работы. Более того, встретив она сразу же заключила меня в объятья. Сквозь тоненькую кофточку и блузку я отчетливо чувствовал маленький обезумевший барабанчик ее сердца. Селена смотрела на меня, улыбалась и плакала:

- Сашка, - шептала она, - как же я по тебе соскучилась. Сашка.

Я был тронут до глубины души и прижал ее к себе изо всех сил. Потом мы, взявшись за руки, дошли до ближайшего парка и сели на лавочку. Селена положила мне голову на плечо:

- Все будет лучше. Всегда все бывает лучше.

- Все в наших руках, - сказал я.

- В моих руках сейчас только твоя рука, - Селена покрепче сжала мою руку, - если бы все было в моих руках, все было бы иначе.

- Неужели, ты не могла со мной не ссориться?

- Не надо об этом. Я сейчас опять начну плакать.

- Не плачь, и без тебя сыро.

- Я каждый год надеюсь, что ее не будет.

- Кого ее?

- Зимы.

- А что плохого в зиме? У тебя что, муж на зиму возвращается из дальнего плавания?

- Нет у меня никакого мужа. И не было никогда.

- А любовников у тебя тоже никогда не было?

- Были... Но ни один дольше месяца не выдерживал. Ты бы продержался?

- Я еще не был твоим любовником, а держусь уже семь месяцев.

Селена взглянула на меня и улыбнулась.

- Ты же совсем другой, как ты этого не понимаешь?

- Чего во мне другого?

- То, что ты продержался так долго.

Да. Такой вот я. Самый удивительный и самый безнадежный человек на Земле.

Май

Я, как и небезызвестный классик, люблю грозу в начале мая. Весенние дожди не похожи на осенние, они не мочат, а поливают, после них становится не холоднее, а прохладнее. После весенней грозы пахнет свежестью. Сотрудники входят в помещение с неохотой, как будто им нравилось бежать в туфлях и полуботинках по лужам, и как будто душ под открытым небом отличается от душа в ванной комнате только тем, что принимается в одежде.

Мои бабульки выходили покурить на балкон, хотя до этого они прекрасно обходились комнатой. Я понимал, что им просто хочется постоять в лучах долгожданного майского солнца. Мне и самому хотелось, только из гордости я не бегал на балкон каждые десять минут. Изредка, конечно, выходил.

Было около шести вечера, когда я выглянул туда в очередной раз. Я размял затекшие от писанины руки и набрал полную грудь пьянящего воздуха.

- Саша! - донесся до меня голос с улицы.

Под балконом стояла Селена.

- Бросай свою бухгалтерию и пойдем гулять.

- Если я ее брошу, то все бюрократы вымрут. Я не настолько жесток.

И все-таки я бросил. Старушки только перемигнулись и покачали головами, как китайские болванчики.

На улице было шикарно. Давно уже я не гулял по московским аллеям в зеленоватой дымке солнечного света, прижав к себе девушку так, что она с трудом могла дышать.

- Ну как, теперь тебе не жалко бюрократов?

- Нет. Я подумал, может быть, если их не станет, то лето увеличится хотя бы на пару дней. Ведь явно под кипами бумаг несколько дней гибнет.

- Мечтатель и романтик! Когда я тебя встретила ты был простым советским служащим, прагматичным и серьезным.

- Неправда, серьезным я никогда не был. И вообще, весна же! Даже уже почти лето! Все цветет, все поет, даже трубы с горячей водой - их на ремонт отключают.

- Весна же, - беззлобно передразнила меня Селена, - что ты знаешь о весне?

- Весна - это, когда почки на деревьях превращаются в листики, когда птицы с юга прилетают, когда ручейки журчат...

- И где все это? - Селена отошла от меня на шаг и обвела рукой зеленое пространство перед нами. - Птицы давно прилетели, почки давно распустились, ручейки давно попрятались.

- Все равно, - сказал я, - весна - это прекрасно.

- Весной, - назидательно сказала Селена, - можно носить легкую одежду вроде этой, - Селена показала на свою юбку, еле прикрывающую колени, - Весной можно шутить, смеяться и целоваться.

Она притянула меня к себе и жадно впилась в мои губы. Конечно, это был не первый поцелуй в моей жизни, но самый долгий, это точно. Я ослабил объятья и оторвался от ее губ, только когда от головокружения уже с трудом стоял на ногах.

- Теперь понимаешь, что такое весна? - спросила Селена.

- Оказывается, в своей жизни я не так уж много занимался весною, но мне это занятие нравится. Только давай присядем.

Мы сели на лавку, и время снова потеряло свое значение. Мы целовались до одиннадцати вечера, а потом поехали к Селене в гости.

Я и не подозревал, что объятия и поцелуи могут так утомить. Руки у меня зудели, как после получасовой физкультурной разминки. Голова тоже слабо соображала. Хотелось только одного лечь и уснуть. Однако, не зря же я ехал к Селене. Мне казалось, что-то должно было произойти.

Но ничего не произошло. Селена качаясь добрела от порога до комнаты и рухнула на кровать прямо в платье. Я лег рядом.

- Постель не будем стелить, сил нет, - еле шевеля губами сказала Селена.

- Пожалуйста. Только не оставляй из жалости меня спать, как в прошлый раз. Иначе я опять на работу опоздаю.

- Хорошо, - Селена закрыла глаза.

- Эй! - тихо сказал я, но безрезультатно. Девушка, с которой я весь вечер целовался, которая притащила меня к себе домой и положила с собой в одну постель, спала мертвым сном.

В этот раз не получилось, как в прошлый. Мы проспали оба.

Июнь

На работе стало вдвое просторней - половина сотрудников ушла в отпуск. И вообще появилась какая-то вялость, все дела делались еле-еле. Столбик подкрашенного спирта норовил выпрыгнуть из термометра, жара ощущалась даже с открытыми окнами. Бабушки надели почти что откровенные наряды, напоминающие пляжные костюмы эпохи феодализма. Начальника два раза видели в футболке и шлепанцах на босу ногу. Шинный завод с распростертыми объятиями встречал лето.

Где-то, на второй неделе июня я зашел в гости к Селене. В ее квартиру можно было нырять, словно в прохладное горное озеро - только следи, чтобы дух не захватило. Лучезарная девушка была облачена в купальник, все время пела и сновала по квартире, упиваясь жаждой деятельности. Обед, который она преподнесла мне, мог бы составить честь лучшему ресторану. Таких деликатесов, да еще в таком исполнении я давно не ел.

Селена села ко мне на колени, даже не дожидаясь, пока я наемся. Она посчитала, что сок я и так сумею допить.

- Правда моя кухня - лучшая в мире?

- Не знаю, я на ней так и не побывал.

- Зато она в тебе побывала.

- Хорошо, хорошо. Ты лучше всех в мире готовишь, лучше всех в мире танцуешь, у тебя самый прекрасный в мире голос. Ты все-все делаешь прекрасно.

- А всего-всего ты еще и не пробовал.

- Не последний день живем, попробую. Ведь попробую?

- Попробуй только не попробовать! - Селена попыталась изобразить сердитую гримасу.

Естественно, ей это не удалось. Ее лицо физически не могло быть сердитым, оно было создано, чтобы выражать только веселье и счастье.

- У меня появляется желание походить голой по пляжу.

- Я не буду возражать.

Селена не слушала.

- Тебе нравится? - она зарылась рукой в мои не слишком короткие волосы.

Вместо ответа я поцеловал ее.

- Классно! - сказала Селена, - Повторим еще разик!

Мы повторили еще раз пять-шесть, и я решил пересадить ее на кровать. Там она запрыгнула на меня, одним отточенным движением и снова припала ко мне губами, словно я был источником, а она путником, заблудившимся в пустыне. Я гладил ее и, когда освобождался рот, шептал ей на ухо нежные слова. Один раз и она шепнула мне кое-что:

- Не обижайся, но не сегодня! Через две недели, хоть с утра до вечера! Но не сегодня! Сегодня я не могу.

В эту ночь тоже ничего не было. Зато, было все остальное. Другими словами, мне понравилось.

Июль

Сегодня первый день моего отпуска. И сегодня же я сажусь на скорый плацкартный, который отвезет меня в сказочную страну, под названием Азовское Море, к моей Селене. Она уехала неделю назад, все в тот же домик, отделенный от моря четырьмя сотнями песчано-известковых метров. Уехала, сказав, что через неделю будет поздно, и попросила ее не провожать. Не представляю, как она в купальнике умудряется добраться от Москвы дотуда! Мне даже в рваных шортах будет в тысячу раз проще.

Поезд идет туда всего одни сутки, так что послезавтра я уже буду там. Мне предстоит замечательный, сногсшибательный, невероятный месяц в одном доме с любимой девушкой, на которой все это время не будет даже клочка одежды! Хотел бы я знать, как она раздобывает еду в таком виде. И вообще, как она выдерживает такую жизнь?

Тогда, в июне, в гостях у Селены мне все стало ясно. Я ничего ей не сказал, и мне до сих пор неизвестно, почему она не может выложить все как есть. Может быть, она боится, что если ее тайна всплывет, то она лишится даже того немногого, что имеет сейчас. Ведь никто ей не поверит, когда она, например, скажет, что в зимой, осенью и весной вынуждена ходить дома в уличной одежде. Зато сумасшедшей точно сочтут. А может, просто не существует времени года, в котором ее настроение позволяет ей говорить правду. Как ни крути, быть Погодой - не очень сладкая участь. У нее всего один месяц принудительного отдыха, и никаких выходных.

Так пусть же она отдохнет. И мне тоже нужно отдохнуть. Я должен быть готов, когда начнется следующий виток.

Кравецкий.
18. 01. 00
 

К списку произведений